Зона заражения

На минувшей неделе Минприроды просигнализировало о том, что контроль за состоянием окружающей среды должен быть усилен, особо отметив: прежде всего это касается городов и регионов, где концентрация загрязняющих веществ выше предельно допустимой. Список таковых ведомство Трутнева уже опубликовало.

Суровая правда, от которой не отвертеться: на территории нашей страны есть населенные пункты, которые для проживающих там людей представляют, без малейшего преувеличения, смертельную опасность. Какие, по чьей вине и что с этим делать?

Корреспондент НТВ Алексей Поборцев попытался найти ответы.

Андрей Волосунов, в 1992 г. — сотрудник пожарной охраны: «Мы первые три года к Саньке ходили. Потом Валерка, с которым мы ходили, тоже умер».

Их остается все меньше и меньше. Диоксины убивают медленно.

Андрей Волосунов: «Он практически последние пять лет не спал, ночами стоял и смотрел в окно. Вот так вот каждую ночь. Так и умер стоя».

Жена Александра скончалась от рака в прошлом году. 17 лет назад она постирала пропитанную ядами пожарную форму мужа.

Андрей Волосунов: «Ну, подозревали, что это связано с тем, что боевую одежду она стирала. У нее рак начал развиваться. Но доказать практически было невозможно».

В декабре 1992 года здесь, в Шелехове, произошел пожар на кабельном заводе. О том, что случился мощный выброс диоксинов, местным жителям не сказали. В Шелехов прибывали пожарные команды из Иркутска и других ближайших городов. Пожар тушили трое суток. То, что горит какая-то химия, пожарные почувствовали сразу.

Александр Васьков, в 1992 г. замначальника управления пожарной охраны Иркутской области: «На месте была развернута „скорая помощь», у некоторых давление практически зашкаливало, головная боль, рвота».

Отравленные умирали не сразу. Из 670 пожарных, которые тушили кабельный завод, скончались уже более 200 человек. Остальные — инвалиды со страшными диагнозами.

Борис Кораков, в 1992 г. — сотрудник пожарной охраны: «Энцефалопатия второй стадии, полинейропатия верхних и нижних конечностей, поражение центральной и периферической нервной системы. Ну, и много еще сопутствующих заболеваний».

Виктор Ветров, в 1992 г. — сотрудник пожарной охраны: «12 часов хватило, чтобы наглотаться этих диоксинов. В феврале месяце у меня просто посыпались зубы. Потом начались заболевания кожи, все вспухло».

О диоксиновых отравлениях в Шелехове вслух стали говорить только через несколько лет после пожара. Официальный диагноз у пожарных — «военная травма». Ни слова о диоксинах. У ликвидаторов стали рождаться дети с врожденными заболеваниями.

Андрей Волосунов, в 1992 г. — сотрудник пожарной охраны: «Около 60 ребятишек потом жаловались на состояние здоровья и жалуются до последнего времени. Есть даже те, кто стали инвалидами».

В городе отмечался рост онкологических заболеваний. Но официальная медицина не связывала это с диоксиновой катастрофой, которая дает о себе знать до сих пор.

Роман Пукалов, директор природоохранных программ общероссийской общественной организации «Зеленый патруль»: «Эти вещества очень опасны для человека. И главное, что они не разлагаются в окружающей среде, они накапливаются годами. Из человека тоже они не выводятся».

В советское время небольшой Чапаевск, находящийся в 40 километрах от Самары, был крупным центром военной и химической промышленности. Боевые отравляющие вещества делали в этих цехах. Потом на смену военным ядам пришли сельскохозяйственные. Десятилетиями здесь выпускали пестициды. В результате 300 гектаров земли оказались отравленными еще и побочным продуктом производства.

Ольга Волкова, начальник лаборатории по мониторингу воздуха: «У нас очень высокий показатель диоксинов по всему городу. И до сих пор все это разносится ветрами. Когда ветра северные, то все летит к нам. Диоксины находят на стенах домов, на крышах, на листьях — везде».

В 2003 году Медицинская ассоциация города Чапаевска провела исследования грудного молока кормящих женщин. В молоке обнаружили диоксины, их содержание было повышено и у детей.

Олег Сергеев, президент общественной организации «Ассоциация медицинских работников г. Чапаевска»: «Диоксины могут задерживать физическое развитие, половое развитие, могут вызывать определенные онкологические заболевания».

С 1998 года действовала федеральная программа по ликвидации бывших военных заводов, но деньги закончились, а заводы и зараженная земля остались.

Уже второе незаконное захоронение пестицидов, обнаруженное в Дзержинске. Их нашли на берегу Оки в порту. Теперь их надо срочно убрать, пока весенний паводок не смыл отраву в реку. Сколько всего мешков закопали — не известно. Речь, возможно, идет о сотнях тонн. Химическая экспертиза первого захоронения подтвердила самые страшные предположения следователей.

Максим Кондратьев, заместитель нижегородского межрайонного природоохранного прокурора: «Среди веществ, которые выделяли пестициды, был полихлорбефинил, который по степени своего воздействия сопоставим с химическим СПИДом, потому что является сильнейшим подавителем иммунитета, способен передаваться даже через грудное молоко, в плод ребенка, приводить к врожденным уродствам».

Дзержинск и Чапаевск — города-побратимы. Их роднят токсичные отходы. Только в Дзержинске масштаб другой. В центре химической промышленности Поволжья можно найти ядовитые захоронения на любой вкус. Наша съемочная группа направляется к дамбе, за которой находится достопримечательность Дзержинска, ее стремятся скрыть от посторонних глаз. Это место прозвали «белым морем». Но дальше пройти нельзя. Дорогу перекопали.

Огромный отстойник отходов завода «Капролактон» действительно похож на море. Белым его делает гипс, а ядовитым — ртуть, которая, по данным местных экологов, десятилетиями сливалась сюда из электролизного цеха. Прямо за дамбой «белого моря» течет небольшая речка. Там, где она впадает в Оку, всегда много рыбаков.

Андрей Пилюгин, эколог: «Вся южная часть, не считая территории самих предприятий, это и есть сплошная свалка химических токсичных веществ».

Особо опасные вещества, такие как симазин — гербицид на основе синильной кислоты, закачали через скважины на глубину около километра. Задвижки труб износились. На новые у местной администрации нет денег.

Михаил Бубнов, эколог: «Практически все, что там есть, может вылиться, и это все пойдет на поверхность земли».

Небольшая яма оказалась бездонной. В карстовый провал десятилетиями сливали химические отходы.

Михаил Бубнов, эколог: «Практически все отходы уходили неизвестно куда. Поэтому она и называется «черная дыра“. Сколько туда высыпали твердых или жидких отходов, и все это уходило».

Шесть прудов заполненных темной маслянистой жидкостью.

Андрей Пилюгин, эколог: «Это сернокислотные отходы после высококачественной очистки авиационных масел».

Рядом с ядовитыми прудами в песчаном грунте кто-то выкопал колодцы. Отсюда явно откачивали то, что прошло сквозь песок. пока ученые ломают голову, как перерабатывать токсичные отходы, народные умельцы, кажется, нашли выход. После такой природной фильтрации получается горючая жидкость, похожая на солярку. Местные жители на условиях анонимности рассказали, что этим вполне можно топить печь зимой.

Мы показали далеко не все свалки и ядовитые захоронения Дзержинска. Расплачиваться будут следующие поколения. От этих детей отказались родители — ДЦП, врожденные уродства задержки умственного развития. В городе уже сейчас один специализированный дом ребенка и два интерната. В нескольких школах открывают специальные коррекционные классы. Последний раз официальная проверка диоксинового заражения Дзержинска проводилась в конце 2008 года. Результаты до сих пор не опубликованы.